как много горящих очей,
как много картонных мечей.

 

пикник - бал

боль моя все сильней,
вновь я во власти теней.
будет страсть жить во мне,
в час когда на смертном одре
расстанусь со своим проклятьем на земле.
король и шут - клейменный огнем

Отэм Хэлл всегда выглядит прекрасно. костюм выглажен, на губах ровная улыбка. ее ногти идеально округлые и крепкие, покрыты то ли прозрачным - то ли едва розовым лаком. веки не подведены, но и без них взгляд выразителен - прямой, насмехающийся.
Вигдис всегда выглядит нищенкой. длинные юбки с рваными краями, закушенные до красноты и крови губы. ногти изгрызены и изломаны, копят под собою песчинки земли, - царапать ночью пентаграммы на заболоченных пустошах и лить на освежеванную землю сок волчьих ягод, безумные глаза закрывая, жмуря, словно в них бьет яркий свет, но на деле - всего лишь смотреть в темноту. дикую. первобытную. двуличную. сбивающую с ног в новом беге, который будет сдирать кожу с ступней и рвать дыхание, только чтобы она, проклятая девочка, взвыла по-волчьи и заметалась по лесу в поисках заветной травы. той самой, ядовитой и едкой, что сможет остановить их боль, разделенную на двоих. боль, разъедающую тело. боль, разъедающую разум.
Отэм Вигдис Хэлл рысью сворачивается под кроватью и точит когти о железный каркас своего ложа.

Отэм Хэлл проводит дни в лаборатории. смешивает компоненты, выверяет дозировки и совместимость реагентов. заставляет свои зелья кипеть, леденеть, менять цвет, становиться прозрачными, дымиться, - опускает в них мертвых лягушек и птиц, дожидаясь, когда в них появится жизнь. достает из пробирок жуков и ужей - таких же мертвых, но безобразных и черных. сжигает их заклинанием - и снова бросается к книгам.
Вигдис проводит ночи в подвале. взбалтывает в чашке болотную тину, добавляет к ней корень папоротника и сухой первоцвет. вынуждает месиво бурлить и выплескиваться из чугунного котелка, буреть до цвета крови, коптить потолок и стены, коптить по-детски грязные руки и оставлять на них ожоги волдырей, - Вигдис стоит над котелком до тех пор, пока все не выпарится до жижи, до пепла, пока ногтям не станет нечего соскребать с исцарапанной поверхности. пока брат не сожмет ее плечи, вынося из подвала, где уже нет воздуха; пока не выплеснет в лицо воду и не разотрет затекшие конечности, сдерживая зверя в сестре, - пока она мечется, царапает простыни, плачет и ругается на тринадцати дьявольских наречиях, позабыв свое, родное, четырнадцатое. не различает лица, и только кричит, зовет того, кто и так рядом, кто держит и шепчет что-то успокаивающее, кто не дает сойти с ума и упасть с кровати в разверзнувшуюся под ней бездну; кто прижимает полу-рысь к постели и сам по-звериному рычит, сжимая дрожащими руками ее пасть; кто прижимает к себе притихшую полу-девушку, заглаживая царапины на руках и ногах, которые она нанесла себе в приступе.
Отэм Вигдис Хэлл проводит свои сутки возле брата, сохраняя себя только рядом с ним, только в нем. только при прикосновениях рук, которые целует в часы сознания, которые смазывает приостанавливающим, - но пока не отменяющим проклятья зельем. рук, которые касаются острых плеч, покрытых корками от царапин, и прижимают к себе угловатое тело, бьющееся в конвульсиях наслаждения.