Звон стоит в ушах, и трудней дышать;
и прядется не шерсть - только мягкий шелк.
И зачем мне, право, моя душа,
если ей у тебя, мой гость, хорошо.

Чарли целует Моник в щеку – отстраненно, думая о другом, - и выходит на крыльцо. Желтый полукруг луны кажется почти белым посреди темно-синего неба, и мужчина невольно ищет в вышине созвездия медведиц. Полярная звезда зависла над домиком Алисии, и драконолог ныряет рукой в карман зеленого комбинезона, сминая пальцами картонную пачку. Ее слишком много, она – везде вокруг. И не такая, отталкивающая, неправильная до тошноты. Этот хриплый голос, узловатые тонкие пальцы, худые ноги в высоких, слишком широких, ботинках. Где-то внутри, должно быть, еще сидит его фея, порой вырывающаяся наружу – как в тот первый вечер, язвительными замечаниями прорезающая прохладный воздух. Вызывающая самые сильные эмоции, от которых кружится голова. Только поздно все это, он слишком устал от игр, слишком взрослый для этого – слишком старый, хотя так сложно это признать. Алисия повзрослевшая, выросшая. И младше его больше, чем на пять лет. Сейчас это заметнее, чем раньше. Сейчас это почему-то уже имеет значение, отмечаясь очередной галочкой в столбике «против». С противоположной же стороны ее мягкие губы, срывающиеся гортанными стонами на выдохах, холодные пальцы на его ремне и искорки безумства посреди тоски в глазах. И эти три причины пересиливают все остальное, стоит лишь только кому-нибудь напомнить о ней отдаленно.