Сплин - Фибоначчи
Я заглянул в себя.

Черный камень, на нем я. Сижу. С открытыми — нет, всё-таки закрытыми — глазами. За ними ничего нет. Всё. Последний уровень жизни, последний рубеж, предел, край вечности, начало смерти — в них рождается что-то похожее на смысл, но только на долю секунды. Огонь. Он есть, но он не в них, он не во мне; он отражается снаружи, черт, как же ярко светит солнце..
Глубже. Нужно идти глубже, в черные пустоты, в безграничную бездну с потерянным где-то на дне детством, которого я и в руках то никогда не держал: вот и не знаю, как оно выглядит. Грустное лицо, говоришь? Всё оттого, родная, всё оттого, что какой бы вопрос я не задал в этот пустой вакуум, он тотчас станет риторическим, а я даже эха своего не услышу. Энтропия моих шагов, беспрекословность исполнения приговоров, неприкосновенность самого-дорогого-любимого — цена жизни - страдания, а цена смерти - избавление от них. Арифметика, чистая арифметика. Чем дольше - тем глубже - тем сильнее давление сверху, тем приглушеннее крики о помощи, тем меньше пробивается свет — но ведь нам нужно. Глубже.

Может всё дело вовсе не в жизни, не в смерти, не в боли? Наверное книгам тоже больно покрываться пылью, но разве кто-нибудь их упрекнет в том, что они зря прожили свой век? Книга Ответов На Все Вопросы, или книга рецептов повара-неудачника — знаете, смысл жизни всё равно пустит и то и то на туалетную бумагу, на согретые ладони, на бессмысленную в своей эффектности сцену разлетающихся по ветру страниц. Вообще, если уж на чистоту, то этот бестелесный ветер богаче нас всех вместе взятых. У него — наши мечты, надежды, несбывшиеся желания, деньги, время, возможности, неверные, неправильные слова, у него наше будущее. Ну и к кому вы предъявите претензии — к кому я могу обратиться, чтобы попросить одно - вернуть; другое - исправить; третье - ..?

Мы не яблоки, мы не цветы жизни, мы все и есть корни наших проблем, мы прорастаем на не благодатной почве, под палящим зноем, при арктических температурах; а когда вроде бы забрезжил свет, выясняется: мы — корни. Из минус единицы. И свет этот — как высохшая муха в кухонной люстре — ломкий и совсем неживой. Совсем мертвый.

Сколько раз я кидал монеты в колодец - я ни разу не слышал, как они ударяются о дно. Чертовы полуправды.

-----

-----
а иногда я играю с градиентами и, мягко говоря, заигрываюсь.

Океан Ельзи – Обійми
Друг друговы вотчины – с реками и лесами, долинами, взгорьями, взлетными полосами; давай будем без туристов, а только сами. Давай будто растворили нас, погребли в биноклевой мгле. Друг друговы корабли. Бросаться навстречу с визгом, большими псами, срастаться дверьми, широтами, адресами, тереться носами, тросами, парусами. Я буду губами смугло, когда слаба, тебя целовать слегка в горизонтик лба между кожей и волосами. В какой-нибудь самой крошечной из кают, я буду день изо дня наводить уют, и мы будем слушать чаечек, что снуют вдоль палубы, и сирен, что из вод поют. Чтоб ветер трепал нам челки и флаги рвал, ты будешь вести, а я отнимать штурвал, а на берегу салют чтоб и карнавал. Чтоб что-то брать оптом, что-то – на абордаж, чтоб нам больше двадцати ни за что не дашь, а соль проедает руки до мяса аж. Чтоб профилем в синь, а курсом на юго-юг, чтоб если поодиночке – то всем каюк, чтоб двое форева янг, расторопных юнг, и каждый задира, бес, баловник небес, на шее зубец акулий, но можно без, и каждый влюбленный, злой, молодой балбес. В подзорной трубе пунктиром, едва-едва - друг друговы острова. /ц/ Полозкова.

Отредактировано гертруда (2013-03-08 16:53:46)

рейд по стошам.